Чтобы руки были в глине, а в голове постоянно была идея. Когда есть идея, она заставит работать

В мастерской-музее народного художника Беларуси, лауреата Государственной премии СССР, премии Союзного государства в области литературы и искусства Ивана Миско – бюсты, барельефы, эскизы к скульптурам, памятные медали, в которых несложно узнать Гагарина, Новицкого, Климука, Терешкову, Коваленка... Впрочем, живущие ныне космонавты – здесь гости частые. Вот и 9 мая к Ивану Миско в его мастерскую, расположенную в здании XVIII – XIX веков, заходил герой России, летчик-космонавт, белорус Олег Новицкий – поздравить с праздником и просто поговорить по душам.

Здесь, в мастерской, повсюду космос! Даже на зеркале и двери – автографы известных космонавтов, которых лепил Иван Миско. Более полувека в его творчестве главное место занимает тема космоса. А ведь начинал он со скромных рисунков черными угольками по свежевыбеленной печи на хуторе у деревни Чемеры, что в Слонимском районе.

Уже само имя Ивана Миско и его место в белорусском искусстве – отличный повод для интервью. А в нынешнем году добавился еще один: Иван Миско в соавторстве с Владимиром Пипиным и Сергеем Логвиным выиграли конкурс эскизов памятника Льву Сапеге, который будет установлен в Слониме. Что примечательно: на Гродненщине это будет первая работа нашего известного земляка.

О самом вкусном запахе паровозного дыма, партизанской звездочке в лесу, картинах зеленкой, искусстве незаметно «спивать» сливки, жажде изобретений и признаках, по которым на Слонимщине отличали настоящих хозяев, – в нашем интервью со скульптором.

Печные вернисажи

– Когда бываю в Слониме, по возможности стараюсь съездить в родные Чемеры. Там на хуторе в 1932 году я родился. 300 метров от дома – лес, 5 метров – речушка Волобринка, которая впадает в Щару, метров 300 в другую сторону – железная дорога на Слоним.

Я обожал дым от паровоза. Когда слышал стук колес, бежал к железной дороге, открывал рот и пытался как можно побольше проглотить этого дыма. Он такой был родной, пахучий, вкусный! В детстве не понимал, насколько это вредно. И в школу ходил по железной дороге – шел по шпалам или рельсам.

Сегодня школы уже нет. А хутор наш есть. Сохранился дом – там живут мои знакомые. Сохранилась в доме печка из кафеля, сделанная еще «пры польскім часе».

Помню, когда заколют кабана, выбирают самый толстый кусок сала и несут его в дом, прикладывают к кафелю. Если сало совпадало с ним по высоте, значит, хороший хозяин. Это была гордость! И главное – чтобы там мяса не было. Потому что если есть мясо, значит, плохо кабана кормил.

С печкой вот еще что связано. Когда я оставался один, брал угли и рисовал ими на печи. Думал, рано или поздно меня, конечно, должны отлупить.

– Доставалось?

– За печку – нет. Но наказывали. На кухне висели икона в одном углу и ремень в другом. Это было воспитание, и сегодня я благодарен за него отцу.

А рисовать я очень рано начал. Знаете, немного завидую современным детям: столько студий, кружков – только учись! Тогда, живя на хуторе, я сам у себя учился.

– В семье никто не рисовал из родных?

– Нет. Помню, однажды пришел сосед, увидел нашу печь, спросил у мамы, кто ее изрисовал. А мать говорит: «Так эта мой Ванька». – «Так можа ён будзе мастаком?» – «Можа будзе…». Не знаю, гордилась она или нет. Я тогда ничего не понимал – у меня просто было желание рисовать. Когда решил поступать в художественное училища, родители не отговаривали.

– А как получилось, что при такой тяге к рисованию стали все же скульптором?

– Поступил в Минское художественное училище на отделение живописи. Но когда попал в класс, где лепят, больше не вернулся на живописное. И потом… Я же мужик! Я сильный. Я должен на руках носить! А что эта живопись – кисточки, холстик… Хотя всю жизнь рисую много, масляными красками увлекаюсь. Но есть перевес.

Как влюбить художника

– Вся жизнь – творчество?

– Кроме творчества, очень люблю садоводство, прививаю деревья. Это моя слабость. Недавно привил десятка два – новые сорта яблонь, груш, слив. Винограда у меня 15 сортов.

– А еще пишете воспоминания. Как времени хватает?

– Работа – это и есть отдых. Не понимаю, когда люди без профессии или без дела. Я люблю при деле быть. Какой смысл жизни? Чтобы руки были в глине, а в голове постоянно была идея. Когда есть идея, она заставит работать. Как композиторы: просыпаются ночью, а в голове мелодия, и нужно схватить лист бумаги, записать. У меня возле кровати лежит альбом, могу и ночью встать, быстро сделать набросок.

– Вот оно отличие людей творческих – на пенсию не уйдешь.

– Я по-настоящему люблю то, чем занимаюсь.

…Когда-то познакомился с очень красивой девушкой. И когда она приходила в мастерскую, я постоянно лепил – так хотелось, чтобы она меня полюбила за труд, творчество. А однажды она сидела-сидела и говорит: «Ну и сколько можно копаться в этой грязи?..». Этого было достаточно, чтобы вся ее красота мгновенно ушла. На том и расстались.

– А супруга Ирина?

– Жена оценила. Вообще, я уже не думал, что женюсь. Но однажды во время обеда шел в нынешний Национальный художественный музей, где тогда работал. Навстречу мне – в светлом пальто, блондинка – идет дама. На середине проспекта вдруг разворачиваюсь и смотрю ей вслед. И я увидел эти ноги ниже колен!... И так они меня взбудоражили! Я за ней в ГУМ. Пристал с глупостями, а через месяц мы расписались. Никогда не знаешь, что тебя может погубить или дать путевку в жизнь.

– Вдохновение, талант, трудолюбие… Что еще важно для настоящего скульптора?

– Главное для скульптора – это руки. Не галстук. Я всегда говорю: руки должны быть постоянно в глине. У меня был такой случай. Как-то позвонила женщина и попросила прийти ко мне в мастерскую с сыном – он хотел поступать в Академию искусств. Мы попили чаю, и я начала рассказывать: если ты любишь скульптуру, забудь, что такое выходной день. Праздник для тебя – это твое творчество. А еще оклада постоянного нет, заработок – как придется. Но ты должен каждый день работать. Много наговорил. Мать его слушала-слушала и говорит: «Сын, мы в этот институт поступать не будем…». Вспоминая это, и сегодня думаю: хорошо я сделал или плохо?

Скульптура – это не коммерция. Если ты хочешь ею заниматься от случая к случаю или думаешь, что можно по принципу «сделал – продал», скульптором никогда не будешь. Нужно постоянно что-то делать, участвовать в конкурсах. А что такое конкурс? Там побеждает один, а участвуют порой 15 – 20 – 30 работ…

Вот недавно в литературно-мемориальном музее Якуба Коласа прошел конкурс эскизов памятника известному писателю, который будет установлен на его малой родине в Столбцах. Около 20 работ было представлено. 10 мая стало известно, что выиграл наш совместный проект с Владимиром Пипиным и Сергеем Логвином. Что примечательно: в состав конкурсной комиссии входил сын классика белорусской литературы Михаил Мицкевич.

– Что еще в ваших планах?

– Хотел бы сделать памятник Казимиру Семеновичу, военному инженеру ВКЛ, которого считают изобретателем прототипа многоступенчатой ракеты. Этот человек достоин того, чтобы памятник ему был в Беларуси.

Кисть из березы, а вместо красок – зеленка

– У вас был выбор стать кем-то другим, не скульптором?

– Не знаю, кем бы я был. Во мне всегда было желание познать мир – во что бы то ни стало… Интересовало, например, как солнце всходит. Ходил на горки, на деревья залазил. Может, отсюда и пошла космическая тематика. Бил себя в грудь: а почему не я самолет сделал? Зачем ты живешь, когда ничего не можешь сделать? Меня мучило это все. Хотелось познать как можно больше. А потом первый спутник, полет Гагарина, освоение космоса… Космическая тематика меня так покорила, что я не могу вернуться к другой. И днем, и ночью преследует. Я постоянно езжу в Звездный городок, космонавты, кто бывает в Беларуси, обязательно приходят ко мне – у них как явка здесь. Когда в Минске проходил международный конгресс Ассоциации участников космических полетов, я все дни был там. Тогда же состоялось открытие созданного мной памятника Карпюку, Коваленку и Новицкому.

– В вас стремление к открытиям было даже сильнее, чем воспоминания о войне…

– Хотя очень много связано с войной. Помню 1939 год. Воссоединение. Мы бегали в сад помещика, где росли антоновки, набирали полные корзины, несли на дорогу и танкистам, которые шли, бросали яблоки. Мой двоюродный брат говорил, меня тогда из-под танка вытащили, едва не раздавило.

1940 год. Организация первых пионеров. Недалеко от нашего дома в лесу – огромная поляна, на ней и сегодня растут большие дубы. Ночь. Из земли выложили большую, метра 4, звезду, а в середине ее горел костер – идет прием в пионеры. А мы, пацанва, залезли на дубы и чертовски завидовали, потому что нам тоже хотелось быть пионерами. В годы войны эта звездочка для партизан была как пароль. «Где встречаемся? – У звездочки». Собирались там и после войны. Когда стал скульптором, первые пионеры попросили, чтобы я сделал памятник. Он стоит в лесу.

1968 год. Чехословацкие события. Я тогда в Чижовке получил однокомнатную квартиру. Ночью – стук в дверь. Стоят в военной форме: одевайтесь. В Чехословакию. Пробыл там три месяца.

– Вот так запросто? Художника?

– Да, я уже был членом Союза художников.

Помню, наша часть стояла на опушке в лесу, и как-то офицеры попросили: нарисуй нам женщин. В штабе взяли бумагу. Красок нет – в санчасти нашли зеленку. Кистей нет – я нарубил березовых веточек, молотком их распушил и получилась кисточка. Сделал целую серию рисунков. Мы даже в большой палатке выставку организовали.

Все, конечно, начали приходить. Даже из польского полка танкистов, который стоял рядом. А потом вдруг приезжает генерал: старшего сержанта Миско – под военный трибунал за моральное разложение солдат. Конечно, я сдрейфил. Но все уладилось.

Когда поступила команда засыпать лагерь и мы должны были вернуться на родину, поляки просили продать рисунки. Но мы поговорили с офицерами и решили: «Нет». Они относились к ним как к своим любимым.

Вернувшись из Чехословакии, рассказал эту историю, ее запретили печатать. Даже говорить, где я был, нельзя было.

Сливки со вкусом детства

– Иван Якимович, вы так тепло рассказывали о родных Чемерах, даже запахе паровозного дыма, что очень хочется с вами еще побродить по вашему детству, родным местам…

– Вечер. Ужин. Дед, отец, мать, сестра и я за столом. Мать говорит отцу, что, наверное, корову придется продавать: и молоко не очень жирное, и мало его… Я промолчал. А на следующий день не выдержал и признался, что это я сливки съедаю.

Что я делал? Нужно было подождать, чтобы свежее молоко немного постояло и вверху собрались сливки. Но нужно было так спить их, чтобы не осталась каемка. Тонкий процесс! Каждый вечер дежурил. Когда над коровой нависла угроза, мне так стало ее жалко, что я признался. И с того времени бросил воровать сливки.

…Вспоминается уборка урожая. Бывает, кто-то сразу смелет зерно и спешит испечь хлеб. Так значит, лодырь это, нищий. Потому что у него муки с прошлого года не осталось. Позором было и с базара хлеб привозить: как это своего нет?

– Как же все изменилось…

– А некоторые кулинарные хитрости помнятся. Были у моей мамы свои секреты. Чтобы масло было желтое и сладкое, она держала его в морковном соке. А в сметану добавляла немного парного молока – тогда она была вкуснее. Сосед наш сыры делал: клинковый сыр резал на небольшие кусочки, как сейчас сахар-рафинат, и сушил.

Все это, а еще «заячий хлеб», который с мамой побывал в городе и немного подсох по краям, – ничего не найдется вкуснее.

– С какими еще местами Гродненщины вы связаны?

– С самим Гродно. Там много друзей, с кем в армии в Забайкалье служил, с кем вместе учился. Там мой тесть – он работал первым секретарем Гродненского обкома партии – Мицкевич Владимир Федорович. В Гродно на филологическом факультете ГрГУ имени Янки Купалы училась моя жена.

Этот город мне нравится своим очень богатым рельефом. История там богатая. Люблю гулять по его улицам и улочкам. …Я рад и благодарен, что вы приехали и что выйдет материал в «Гродненской правде» обо мне.

Автор: Татьяна КУЗНЕЧЕНКОВА
Фото: автора и из личного архива Ивана МИСКО